Жизнь – от корки и до корки
Перечитанная мной.
Вечер памяти проходит в приглушенном свете при горящих свечах. Текс сопровождается показом презентации. (Приложение 1)
ОФОРМЛЕНИЕ ЗАЛА: "Мемориал памяти":высокая стойка в цветах, на ней фотография поэта, две свечи по бокам (рисунок); на стене большими буквами написано Варлам Тихонович Шаламов 1907-1982; на боковой стене плакат с изображением памятника "Памяти жертвам репрессии"; на стенах висят свечи. В центре зала журнальный столик, на нем книги В. Шаламова и свечи. На стене белый экран.
Рисунок
ОБОРУДОВАНИЕ: Проектор, компьютер, колонки для прослушивания рассказа "Воскрешение лиственницы" читаемого В.Шаламовым.
Ведущий 1. (Слайд 1) Сегодня мы с вами собрались, что бы почтить память человека, который вошел в наше общество и литературу незаметно, но, очень прочно…завоевав известность “Колымскими рассказами”, которые писались на протяжении 19 лет. Это рассказы “о растлении ума и сердца, когда огромному большинству выясняется день ото дня все четче, что можно, оказывается, жить без мяса, без сахару, без одежды, без обуви, а также без чести, без совести, без любви, без долга”. 2007 год – столетний юбилей писателя Варлама Тихоновича Шаламова.
Ведущий 2. В. Шаламов родился в старинном русском городе Вологда 18 июня 1907 года. (Слайд 2) Требования к личной жизни, к личному поведению были в Вологде выше, чем в любом другом русском городе.
Ведущий 1. Отец его, Тихон Николаевич, (Слайд 3) соборный священник, был заметной в городе фигурой, совмещал службу с активной общественной деятельностью. От отца сын унаследовал твердость убеждений, бескомпромиссность там, где речь шла о чести, долге, достоинстве. Но страстному любителю книг, Варламу, ближе была мать. (Слайд 4) Занятая кухней, заботами, хозяйством, она была наделена тонкой душей, любила поэзию. Ей Шаламов посвятил свои простые непритязательные, но удивительно проникновенные, благородные стихи:
Чтец 1.
Моя мать была дикарка,
Фантазерка и кухарка.
Каждый, кто к ней приближался,
Маме ангелом казался.
И, живя во время оно,
Говорить по телефону
Моя мама не умела:
Задыхалась и робела.
Моя мать была кухаркой,
Чародейка и знахарка.
Доброй силе ворожила,
Ворожила доброй силе.
Как Христос, я вымыл ноги
Маме – пыльные с дороги, –
Застеснялась моя мам –
Не была героем драмы.
И, проехавши пол мира,
За порог своей квартиры
Моя мама не шагала –
Ложь людей ее пугала.
Мамин мир был очень узкий,
Очень узкий, очень русский.
Но, сгибаясь постепенно,
Крышу рухнувшей вселенной
Удержать сумела мама
Очень прямо, очень прямо.
И в наряде похоронном
Мама в гроб легла Самсоном, –
Выше всех казалась мама,
Спину выпрямив упрямо,
Позвоночник свой расправя,
Суету земли оставя.
Ей обязан я стихами,
Их крутыми берегами,
Разверзающейся бездной,
Звездной бездной, мукой крестной…
Моя мать была дикарка,
Фантазерка и кухарка.
Ведущий 2. Варлам рос живым, впечатлительным, романтически настроенным. Как в жизни, так и в литературе его привлекали те, кто готов был стоять за справедливость, пойти на подвиг, на самопожертвование во имя высокой цели.
Ведущий 1. В 17 лет, покинув Вологду, Шаламов два года работает дубильщиком кожевенного завода в Сетуни. (Слайд 5)
В 1926 году он становится студентом факультета советского права Московского университета до февраля 1928 года, дня, когда его арестовали за распространение так называемого “Завещания”, который рушил миф о Сталине, как приемнике Ленина.
Ведущий 2. Далее Бутырская тюрьма и трехлетнее пребывание в Вишерских лагерях. (Слайд 6) В Вишере у него зреет решение: (Слайд 7) “Твердо решил – на всю жизнь! – поступать только по совести… Худо ли, хорошо ли проживу я свою жизнь, но слушать я много не буду, ни “больших”, ни “маленьких” людей. Мои ошибки будут моими ошибками, мои победы – моими победами”.
Ведущий 1. В 1932 году Шаламов возвращается в Москву с мечтой наверстать упущенное и с головой уходит в литературу. (Слайд 8) Пишет статьи, очерки, фельетоны для газет и журналов. В 1936 году появляется первый рассказ. Но наступает 1937 год. Арест. Пять лет Колымских лагерей, растянувшиеся на пятнадцать. Условия, в которых там находились заключенные, были рассчитаны на скорое физическое уничтожение.
Чтец 2:
Я хотел бы так немного!
Я хотел бы быть обрубком,
Человеческим обрубком...
Отмороженные руки,
Отмороженные ноги...
Жить бы стало очень смело
Укороченное тело.
Я б собрал слюну во рту,
Я бы плюнул в красоту,
В омерзительную рожу.
На ее подобье Божье
Не молился б человек,
Помнящий лицо калек...
Ведущий 2. Шаламов работал в забоях золотого прииска “Партизан” в Магадане, затем переболел тифом, попал на земляные работы, в 1940-1942 гг. работал в угольном забое, в 1942-1943 – на штрафном прииске в Джелгале.
Чтец 3: (Слайд 9, 10, 11)
Конечно, Оймякон
Не звездное пространство.
Космический закон
Не будет столь пристрастным,
Чтобы заставить нас
Узнать температуру
Далеких звездных масс,
Обжечь земную шкуру.
Далеко за луной,
В окрестностях Сатурна,
Там абсолютный ноль
Земной температуры.
Там во владеньях звезд
(Расчет космогониста)
Господствует мороз,
Так градусов на триста.
А здесь – за шестьдесят,
И спиртовой термометр
В бессилии иссяк,
Не справился с зимою.
Конструктор заводской
Его не приспособил
Учитывать такой
Мороз весьма особый.
Заметили ли вы,
Отсюда, как ни странно,
Дорога до Москвы
Длинней, чем до Урана.
Оптический обман –
Изнанка ностальгии,
Морозный наш туман
Масштабы дал другие.
Ведущий 1. В 1943 получил новый 10-летний срок "за антисоветскую агитацию" (назвал И. Бунина русским классиком). Попал в карцер, после которого чудом выжил, работал в шахте и лесорубом, пытался бежать, после чего оказался на штрафной зоне.
Чтец 4:
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей.
Кровавый след зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзей прощают слишком много
Выносят мягкий приговор.
Но есть посты сторожевые
На службе собственной мечты.
Они следят сквозь вековые
Ущербы, боли и тщеты.
Когда, в смятенье малодушном
Я к страшной зоне подойду,
Они прицелятся послушно,
Пока у них я на виду.
Когда войду в такую зону
Уж не моей – чужой страны,
Они поступят по закону,
Закону нашей стороны.
Ведущий 2. Жизнь Шаламову спас врач А. М. Пантюхов, которому удалось направить его на фельдшерские курсы при Центральной больнице для заключенных. По окончании курсов Шаламов работал в хирургическом отделении этой больницы и фельдшером в поселке лесорубов. (Слайд 12)
Чтец 5:
Я в воде не тону
И в огне не сгораю.
Три аршина в длину
И аршин в ширину –
Мера площади рая.
Но не всем суждена
Столь просторная площа
Для последнего сна
Нам могил глубина
Замерялась на ощупь.
И, теснясь в темноте,
Как теснились живыми,
Здесь легли в наготе
Те, кто жил в нищете,
Потеряв даже имя.
Улеглись мертвецы,
Не рыдая, не ссорясь.
Дураки, мудрецы,
Сыновья и отцы,
Позабыв свою горесть.
Их дворец был тесней
Этой братской могилы,
Холодней и темней.
Только даже и в ней
Разогнуться нет силы.
В настоящем гробу
Я воскрес бы от счастья,
Но неволить судьбу
Не имею я власти.
Ведущий 1. В 1949 году Шаламов начал записывать стихи, составившие сборник "Колымские тетради" (1937-1956).
Чтец 6:
Замолкнут последние вьюги,
И, путь открывая весне,
Ты югом нагретые руки
Протянешь на север ко мне.
С весьма озабоченным видом,
Особо наглядным с земли,
На небе рисунки Эвклида
Выписывают журавли.
И, мокрою тучей стирая
Летящие вдаль чертежи,
Все небо от края до края
Затягивают дожди.
Ведущий 2. В 1951 Шаламов был освобожден из лагеря как отбывший срок, но еще в течение двух лет ему было запрещено покидать Колыму; (Слайд 13) он работал фельдшером лагпункта и уехал только в 1953 году. Его семья распалась, взрослая дочь не знала отца. Здоровье было подорвано лагерями. Шаламову удалось устроиться на работу агентом по снабжению на торфоразработках в пос. Туркмен Калининской обл. В 1952 году он послал свои стихи Борису Пастернаку, и тот высоко оценил их.
Ведущий 1. В 1953 году Шаламов приехал в Москву, но жить там ему не разрешили. Он пробыл там два и уехал в Калининградскую область. В 1956 году (Слайд 14) Шаламов был реабилитирован и вернулся в Москву. (Слайд 15) В 54-м писатель начал работу над "Колымскими рассказами" (1954-1973). Этот главный труд жизни Шаламова (Слайд 16) включает в себя шесть сборников рассказов и очерков: "Колымские рассказы", "Левый берег", (Слайд 17) "Артист лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы", (Слайд 18) "Перчатка, или КР-2". Все рассказы имеют документальную основу. (Слайд 19)
Ведущий 2. В 1964 году Александр Солженицын писал Шаламову: “И я твердо верю, что мы доживем до дня, когда и “Колымские тетради”, и “Колымские рассказы” тоже будут напечатаны. Я в это твердо верю! И тогда-то узнают, кто такой есть Варлам Шаламов”. И Шаламову довелось-таки дожить до всемирного признания, хотя тогда он уже был тяжело болен.
Ведущий 1.
Воскрешение лиственницы: Мы суеверны. Мы требуем чуда. Мы придумываем себе символы и этими символами живем. Человек на Дальнем Севере ищет выхода своей чувствительности – не разрушенной, не отравленной десятилетиями жизни на Колыме. Человек посылает авиапочтой посылку: не книги, не фотографии, не стихи, а ветку лиственницы, мертвую ветку живой природы. Этот странный подарок, иссушенную, продутую ветрами самолетов, мятую, изломанную в почтовом вагоне, светло-коричневую, жесткую, костистую северную ветку северного дерева ставят в воду. Ставят в консервную банку, налитую злой хлорированной обеззараженной московской водопроводной водой, водой, которая сама, может, и рада засушить все живое, – московская мертвая водопроводная вода.
Ведущий 2. Лиственницы серьезней цветов. В этой комнате много цветов, ярких цветов. Здесь ставят букеты черемухи, букеты сирени в горячую воду, расщепляя ветки и окуная их в кипяток. Лиственница стоит в холодной воде, чуть согретой. Лиственница жила ближе к Черной речке, чем все эти цветы, все эти ветки – черемухи, сирени. Это понимает хозяйка. Понимает это и лиственница. Повинуясь страстной человеческой воле, ветка собирает все силы – физические и духовные, ибо нельзя ветке воскреснуть только от физических сил: московского тепла, хлорированной воды, равнодушной стеклянной банки. В ветке разбужены иные, тайные силы. Проходит три дня и три ночи, и хозяйка просыпается от странного, смутного скипидарного запаха, слабого, тонкого, нового запаха. В жесткой деревянной коже открылись и выступили явственно на свет новые, молодые, живые ярко-зеленые иглы свежей хвои. (Слайды 20, 21,22)
Ведущий 1. Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провел в пансионате для инвалидов и престарелых Литфонда в Тушине. (Слайд 23) Книги стихов Шаламова выходили в СССР в 1972 и 1977 годах. В 1966-1976 годах “Колымские рассказы” печатал нью-йоркский “Новый журнал”. Книгой они были впервые изданы в Лондоне в 1978 году, затем в 1980-1982 гг. в Париже по-французски (с предисловием А. Д. Синявского) и в Нью-Йорке по-английски. В 1980 французское отделение Пен-клуба наградило его Премией свободы. (Слайд 24)
Умер Шаламов в Москве 17 января 1982 года от воспаления легких, которое заработал, когда его двумя днями ранее перевели в психоневрологический дом инвалидов. (Слайд 25)
Ведущий 2. Все выстраданное Шаламовым в аду советских Освенцимов нашло отражение в “Колымских рассказах”. (Слайд 26) Да, смерть, унижения, холод, голод, воскрешения, казни, превращение в животных, (Слайд 27) переоценка ценностей, крушение привычных представлений о мире, о человеке, о его возможностях. Шаламову ничего не нужно было придумывать. Выстраданное собственной кровью оборачивается обвинительным документом. (Слайд 28) Максимальная убедительность прозы достигается документальной вероятностью фактов и простотой, ясностью, безыскусностью изложения… (Слайд 29) Шаламов считал: важно воскресить чувству, которое испытал человек в нечеловеческих условиях. Он воскрешал это чувство, воскрешал убитых, замученных, умерших от голода и холода, изнеможения… (Слайд 30)
Чтец 7:
Я здесь живу, как муха, мучась,
Но кто бы мог разъединить
Вот эту тонкую, паучью,
Неразрываемую нить?
Я не вступаю в поединок
С тысячеруким пауком,
Я рву зубами паутину,
Стараясь вырваться тайком.
И, вполовину омертвелый,
Я вполовину трепещу,
Еще ищу живого дела,
Еще спасения ищу.
Быть может, палец человечий
Ту паутину разорвет,
Меня сомнет и искалечит –
И все же на небо возьмет.
Ведущий 1. (Слайд 31) Размышляя о природе русской литературе, Шаламов писал: “У писателей учатся жить. Они показывают нам, что хорошо, что плохо, пугают нас, не дают нашей душе завязнуть в темных углах жизни. Нравственная содержательность есть отличительная черта русской литературы”.